«Я прочитала много историй в разделе «Lюбовь» и поняла, что они там все грустные какие-то. Я решила написать тебе  не сказать что веселую, но и не трагическую историю. Правда, это было давно, пять лет назад.

Последние дни осени… Она даже помнит число — 29 ноября. Она со своими подругами и еще несколькими знакомыми ехала на поезде в Тюмень. В ее вагоне не скучали: то хором песни пели, то истории рассказывали. И все, кто ни проходил через этот вагон, уходили с веселым смехом. Уже в десятый раз пробирались через ее вагон парни-призывники, и никто не удивлялся им тогда, да и никому другому, потому что этот вагон был не только рядом с рестораном, но и путь в видеовагон тоже лежал через него. Она, как всегда, кинув свои туфли в проход, сидела на диване и разговаривала с подругами. И, может быть, ничего бы так и не случилось, если бы обыкновенный паренек (один из призывников) не споткнулся о ее туфли. Она, как обычно, стала высказывать этому «очаровательному молодому человеку» все, что она о нем думает, и после всех этих эпитетов попросила поставить ее туфли на место. Он поставил и не только извинился, но и угостил ее конфетами. И ушел. Еще минут пять ее подруги не могли успокоиться, они все говорили о нем, какой он красивый, милый, веселый, добрый, а она уже их не слушала, а просто смотрела через окно на звездное небо и машинально кивала головой. Минут через двадцать он пришел снова, уже с друзьями. Она даже не думала, что он, кого она одарила столькими «комплиментами», пришел к ней с улыбкой. Они долго разговаривали друг с другом. А остальные, в основном, молчали и слушали их. Потом парни ушли и пригласили девчонок к себе «в гости». Через полчаса подружки решили сходить к ним. Ребята обрадовались, а Он встретил Ее так, будто они полжизни знакомы и сейчас встретились после долгой разлуки. Ей было с Ним очень легко, забывались все горести, и было даже незаметно, что они знакомы всего около часа. Но вот уже поезд подошел к перрону. Она уедет в гостиницу, а Он останется здесь до распределения. Они вышли из поезда. Он проводил ее до автобуса и долго смотрел на нее, пока автобус не скрылся за поворотом. В гостинице Она получила ключи и пошла в номер. Но… сделала несколько шагов и остановилась — в коридоре стоял Он.

— Ты как тут оказался?

— Стало грустно, когда ты уехала! Я поймал такси.

— У тебя что, деньги лишние? — в целях воспитания спросила Она, хотя сама цвела от радости.

— Я два года, может, совсем девчонок не увижу, да и на что там деньги тратить, а сейчас хоть на девушку потратиться. И вообще, как бы я потом твой адрес узнал?

Да, это было пять лет назад. Теперь у Нее есть парень, Она учится на пятом курсе института, а про Него я ничего не знаю. Может, они еще переписываются?

ЛА. ЛИ.».

«Здравствуй! Ты удивлен, что я пишу тебе?

Мое имя больше не заставляет твое сердце биться быстрее, а письмо не вызывает того трепета, когда бросаешь все, запираешься в комнате и читаешь, читаешь… Теперь ты просмотришь его на бегу — на автобусной остановке, в перерыве между лекциями, за завтраком.

Что ж! Я не обижаюсь — всему свое время. Но мне кажется, что в любой истории должна быть своя точка. Если в конце стоит многоточие, то это оставляет надежду. А надежда может сыграть очень злую шутку.

Итак, пусть это письмо станет большой, жирной точкой. Все мосты сожжены, все пути отрезаны… Только теперь я могу сказать тебе все, что хочу.

…Ты знаешь, я очень хорошо помню, как впервые увидела тебя. Это было как в кино, когда героиня оборачивается и понимает: да вот же он! Никаких недосказанностей — подняла глаза и увидела в толпе давным-давно знакомого человека.

Ты смеешься. Ты не веришь в предопределение. Ты говоришь: «Ах, как это сентиментально!» Ты не помнишь, что мы оба знали имена друг друга, понимали с полуслова недосказанную фразу, отражались друг у друга в глазах.

Впрочем, зачем я это пишу? Я знаю, что бы ты хотел услышать, и я говорю: «Да, я никогда не понимала тебя». Я видела твои глаза, но за ними была стена. Ты оставался для меня человеком-загадкой, пока я не перечитала Лермонтова. Теперь я знаю, почему мне казалось, что я где-то уже видела тебя, твою снисходительную улыбку, твои насмешливые глаза. Твой идеал — Печорин. Ты копируешь его походку, его жесты, его стиль письма. Ты отвел мне роль княжны Мери в этой, увы, трагикомедии, но я стала Верой, и это тебя напугало. Ты боишься любви, как черт ладана, потому что она нарушает твой покой, рушит твой уютный мирок одиночества и, что ты больше всего не любишь, подчиняет тебя своей воле. Я разгадала тебя, мой дорогой ребус. Я довольна.

Но от этой догадки не становится легче. Я понимаю, что была несравненно счастливее, когда каждый день, с утра до вечера, ждала писем от тебя. Как одиночество потихоньку отпускало меня. Я не могла говорить «мы», но я уже могла сказать «я одна, но это не значит, что я одинока».

Тогда, зимой… Я же смогла найти кричащие и корчащиеся от боли слова, чтобы ты бросил все и приехал. Чтобы доказать мне в очередной раз, что мы совершенно чужие. Совершенно чужие, безумно любящие друг друга люди (как в фильме: «Я скакала три дня и три ночи, чтобы сказать Вам, как Вы мне безразличны»). Ты говорил мне (хотя твои глаза кричали, умоляли не верить): «Я без тебя смогу». О да, ты умел быть жестоким.

Любовь… Я никогда не говорила так про нас. «Любовь» — черноволосый герой с синими глазами, героиня, заламывающая руки; вино, розы и яд. Про нас я говорила «двоеночество». Двоеночество — это одиночество вдвоем. И не было никакого вина — был кофе, не было роз — были замерзшие ветки деревьев, которые стучались в окно, и на дворе стоял обыкновенный серый зимний день, а я сидела на полу и плакала, а ты пил кофе и смотрел на снег. Ты хотел сказать мне: «Я хочу быть с тобой», а получалось: «Я привык быть один». Ты хотел сказать: «Ты нужна мне», а получилось: «Я ухожу». Ты боялся обернуться, чтобы я не увидела этого в твоих глазах.

У нас бы никогда не получилось быть вместе. Мы бы потеряли самое дорогое, что у нас есть — наше двоеночество, а значит, друг друга.

Ты знаешь, через три недели у меня был другой человек, через три недели — опять другой, от безысходности. Я также исправно отвечала на твои письма, но ты все почувствовал и однажды грустно написал мне по-латыни: «Я все понял. Некое третье лицо…» Я плакала два дня. Хоть третье, хоть двадцать третье! Да если бы ты… Я бы побежала за тобой.

Но ты сломался и написал мне: «Она согласна. Принимаю поздравления». Слава Богу, ты не додумался прислать свадебную фотографию.

Не видя ее и тебя, я знаю, как вы живете. По утрам она ходит в бигудях и в халате, а ты читаешь газету и пьешь кофе. По вечерам она говорит тебе: «Спокойной ночи», а ты не отвечаешь, потому что тебе лень.

Но я еще знаю, что иногда по ночам, когда за окном идет дождь, тебе не спится, и ты вспоминаешь, как мы бежали под дождем, взявшись за руки (это был единственный случай, когда мы держались за руки) и были совершенно, законченно, абсолютно счастливы.

«Мы странно встретились и странно разойдемся…» Давай никогда больше не будем возвращаться ни к облетевшим веткам за окном, ни к весенним лужицам. Давай все это забудем, чтобы остаться там навсегда.

И прости, если когда-нибудь сделала тебе больно.

Не твоя Ксения».

«Вот решила написать вам. Зачем — не знаю. Просто противно от того, что я такая дура.

Все началось просто замечательно. Под Новый год я загуляла с классным парнем. Через месяц он признался мне в любви…

Ну вот, а дальше не осуждай меня. Мне сейчас так фигово, что я себя даже в зеркале наблюдать не могу — противно (хотя я довольно хорошенькая — так считают очень многие).

Короче, мне его признание было до лампочки. Естественно, было приятно. Но я, наученная горьким опытом, ничему из его слов не поверила. И зря.

Он тратил на меня деньги, покупал подарки, да и вообще — старался проявить свою любовь (это я, к сожалению, очень поздно поняла). Но вот появился его друг, который оказался в моем вкусе — высокий, темный, спортивный. Я ему тоже понравилась (естественно, объемы манекенщицы при высоком росте плюс офигительно длинные ноги), и я сказала своему «бывшему», что мне надоела игра в «кошки-мышки», что он мне безразличен. Потом я гуляла с его другом, потом с другим парнем, с третьим. За месяц у меня было восемь — девять парней. Я бросала одного, появлялся другой. Не скоро, но я устала от такой жизни и не гуляла по вечерам, не ходила на дискухи. Я просто сидела дома. И вот в один такой вечер ко мне пришел Он для того, чтобы проведать меня. И этим своим приходом он доказал свою любовь. Несмотря на то, что он знал, что у меня после него была куча парней, он пришел. Предложил сходить куда-нибудь. Мне было очень приятно, и я подумала: «Мне-то что? Здорово, что сегодня вечером у меня будет парень!»

Мы пошли на дискотеку. Сначала было все нормально, мы танцевали вдвоем. Но там он встретил друга, который вернулся из армии. Они пошли поболтать о жизни. Я осталась одна. Притусовалась к своей подружке, в ее компанию. И тут завели медляк. Меня пригласил пацан, я согласилась (не стоять же мне, как дуре, когда звучит моя любимая песня). Когда мы танцевали, парень выдал какой-то прикол, ужасно смешной. Мне было смешно до ужаса, и я, пытаясь сдержать смех, уткнулась в его плечо. В этот момент вошел мой парень (позже выяснилось, что он пошел ко мне из-за того, что звучала моя любимая песня). И он увидел, что я танцую с кем-то, положив голову к нему на плечо. Мой парень подумал то же, что подумал бы на его месте любой другой. Но вся фигня в том, что я его не увидела.

И вот прикол: он заходит в верхней одежде в зал, отдает мне мой номерок и уходит. Да, немая сцена. Я, естественно, бегу в раздевалку и одеваюсь. Тут подходит парень, с которым я танцевала. Я ему впопыхах все объясняю, и в итоге мы с ним летим за моим воздыхателем.

Догнали мы его во дворе. Объяснили все. Он сначала сказал: «Не верю». Меня это так взбесило (раньше он никогда не говорил мне «нет»), ну я и высказала ему «пару ласковых». После чего развернулась и ушла. А эти два олуха так и стояли во дворе.

А недавно во мне проснулось второе «я». Я поняла, что могу быть счастлива только с тем, кто меня любит. Я пыталась вернуть его, но увы…

Скажи, а может, после этого не стоит жить?»

«C Димой мы познакомились на дискотеке и с того дня не расставались целых три месяца. Какие это были дни! Поначалу я думала — так, мимолетное влечение. Но потом оказалось, что меня и на самом деле влекло к нему. Мы всегда были вместе — и на вечеринках, и в походе. Мы были счастливы и считали, что нас ничто не может разлучить. Но все-таки армия нас развела по разным дорогам. Вот уже 1,5 года он служит. После первого моего письма он написал — не жди, два года — это слишком большой срок. Вы не представляете, сколько слез я пролила, сколько перестрадала! Не понимаю, как он мог усомниться, что я его не дождусь? Я люблю его безумно и хочу быть с ним! Месяца через три он снова написал, и я снова расцвела. А встретились мы только в мае. Казалось, что все у нас прекрасно. Но в одном из следующих писем он опять написал, чтобы я не ждала его, потому что отправлялся в горячие точки. Я не знала, верить этому или нет… Я решила сделать вид, что он мне наврал, и написала ему, чтобы он больше меня не беспокоил.

Как я виню себя за то, что не верила ему! Ведь он единственный человек, который нужен мне в этой жизни! Иногда задаю себе вопрос: «Зачем я живу?» Жизнь без него — сущий ад! Вообще-то по натуре я оптимист и всегда говорю себе, что все образуется, что все у меня будет прекрасно, но почему-то на любовном фронте у меня ничего не получается. Вот зациклилась я на Диме — и все тут! Хотя ведь очень много на свете хороших парней, которые тоже нуждаются в любви, нужно только найти их. Но я же уже нашла! Да, он мне сейчас не пишет, но что-то в глубине сердца подсказывает мне, что он после армии ко мне вернется, потому что не сможет смотреть ни на одну девчонку, кроме меня. Может, я и заблуждаюсь, а может, и нет, но на что-то надеяться в жизни тоже нужно. Главное — не падать духом!

Р.S. Свое письмо я начала со слезами на глазах, а сейчас у меня даже поднялось настроение, я слишком самонадеянна, наверное, но это лишь помогает мне смотреть в будущее.

Ольга».

«Наверно, я сама все это придумала. Я не нужна ему. У него есть своя компания. Я его вижу с самыми ужасными девчонками из нашей школы. Я ненавижу его за это, но все равно… люблю. Сколько раз я влюблялась в пацанов, но все проходило. А теперь нет. Все по-другому, никогда я еще так не страдала.

Недавно я ему «отомстила». Я обнималась с другим пацаном, а в это время он проходил мимо. Я это сделала не специально, просто так получилось. Он как-то странно посмотрел, и больше в этот день я его не видела. Может, я сделала ему больно, как он делал мне десятки раз. Ну и пусть, я даже рада. Чем я хуже него?

Я нравлюсь многим пацанам, но мне нужен только он. Может, он тоже любит меня, но не показывает этого? У меня больше нет сил страдать. Порой мне кажется, что я зря живу. С каждым днем все больней и больней. Что я только ни делала, чтобы забыть его, но не могу. Сегодня мне плохо и я решила написать это письмо. Вообще-то я не любитель писать письма, но это — как исповедь. Я никому еще про это не рассказывала и вряд ли расскажу, даже лучшей подруге.

Лена».

«Ни один майский денек не был таким потрясающе ясным, небо такой необычайной голубизны, солнце — горячим и ярким. А я еще никогда не была так счастлива, как сегодня.

Длинные русые волосы развевались на ветру и были в полном беспорядке. Щенки горели, глаза сверкали.

Я была окрылена любовью. Время, проведенное с Димой в парке, не было плодом моего воображения, и оно не рассеивалось в туманной дымке. Я сидела на лавочке. В руке давно забытое мороженое, в голове фейерверк счастливых воспоминаний.

От какого-то дикого озорства я зашвырнула мороженое в дерево, оно растеклось.

— Девушка, сколько, времени?

— 14.10, — ответила я, ничуть не смутившись.

—  А свободного?

Я рассмеялась.

— Ты метко! — он кивнул в сторону дерева.

— Когда мне надо, я всегда попадаю.

— И даже в сердце?

— И даже в сердце!

С Димой мне было весело, спокойно, беззаботно. Единственное, что омрачало нашу дружбу, — это частое присутствие бывшей его подруги Жени. Но она казалась спокойной совершенно безразличной, и это меня успокаивало. Однажды, быстро сбегая по ступенькам (опаздывала на электричку), я споткнулась и потеряла равновесие. Меня поддержали чьи-то крепкие руки.

— Спасибо.

Передо мной стоял парень, что-то знакомое промелькнуло в лице — карие глаза. Так и есть — сосед на лавочке. Мороженое.

— Спасибо, — теперь я вложила в это слово прямо противоположный смысл. — Что-то частенько мы сталкиваемся, — он пожал плечами и улыбнулся самой обезоруживающей улыбкой.

Его звали Сережа. Он часто стал появляться в нашей компании, всегда веселый и остроумный.

В один из вечеров он пригласил меня на медленный танец. Я решила немного подразнить Диму.

Когда я бросила взгляд на место, где сидел Дима, то обмерла. Женя тут же его пригласила, и он ей не отказал. Разве он не знал, что сделает мне больно? Слезы досады и злости брызнули из моих глаз.

Я убедилась в мудрости простой истины — гнев плохой советчик. Я совершила ошибку — приблизилась к танцующим Жене и Диме и… поцеловала в губы Сережку.

Его губы, казалось, только этого и ждали. Я опешила и глянула ему в глаза, в них я четко прочла полное понимание и смех.

Но его поцелуй в тот же миг заставил забыть и его взгляд, и вечеринку, и даже то, что почти невероятно — Диму!

Когда я увидела тупой взгляд Димы и всю глупость своего поступка, то выскочила из комнаты.

Я помирилась с Димой, но желаемого спокойствия не получила. Были все те же встречи, но не было главного — моей любви. Дима стал мне чужим.

Я все объяснила Диме. Он понял по-своему.

— Ты меня бросила, даже не борясь с ними. Он следил за нами в первую нашу встречу в парке. Он решил вырвать у нас дружбу, и ты ее первая рассыпала у его ног. Ты крепко сидишь на удочке Сережи и Жени. Они добились своей цели.

Я потеряла дар речи. О какой ловушке он говорит? Что заставило Сережу следить за нами? Что общего между Сережей и Женей?

В этот же день слова Сережи раскрыли всю глубину и ясность слов Димы. Он сказал: «Я — брат Жени. Ты принесла ей несчастье. Я все сделал, чтобы у них с Димой все наладилось. Но меня Бог тоже наказал. Или наградил? Я влюбился в тебя…»

Слова могли быть наиграны, но не бледность, которая их сопровождала. У меня будет завтра. Оно наступит. И это будет только мой и его день.

Наташа».

Обычный майский день. Моросит весенний дождь. Впереди похоронной процессии четыре здоровенных парня несут гроб, в котором лежит ученик десятого класса обычной средней школы.

На похороны Димы пришел почти весь его класс. Известие о его смерти все восприняли по-разному. Кто-то сильно удивился, кто-то покрутил пальцем у виска, а кто-то крепко задумался. И было отчего. Почему-то только сейчас многие поняли, что этому парню, который учился вместе с ними, тоже могло быть больно. А кое-кто подумал, что в случившейся трагедии виноваты и они сами.

Дима никогда не прогуливал и был тихим, замкнутым мальчиком — типичным «ботаником».

Если в начальных классах его просто недолюбливали, то с годами напряженность в отношениях с однокашниками переросла чуть ли не в ненависть. Особенно после случая, произошедшего в шестом классе. Учительница по русскому в конце урока забыла дать домашнее задание, Димка напомнил ей об этом, и она, как назло, вспомнила о четырех упражнениях и домашнем сочинении.

На перемене одноклассники устроили «совещание», на котором постановили объявить «ботанику» бойкот. Бойкот продолжался целый месяц, и лишь несколько человек жалели его, не отваживаясь вступаться в открытую. В конце концов «молчанка» всем надоела, и теперь только изредка кто-нибудь давал Димке затрещину или кидал в него тряпку, перепачканную мелом. Учителя то ли не замечали этих выходок, то ли предпочитали не вмешиваться. Несколько раз Дима просил мать перевести его в другую школу, но по соседству была только платная гимназия, на которую не хватало денег.

Когда в девятом классе перед ним встал вопрос — что делать дальше, он решил остаться в школе. Кто знает, что ждет его в путяге? А с одноклассниками он вроде более-менее наладил отношения, давая всем желающим списывать.

В начале учебного года к ним в класс пришла новенькая, которая Димке сразу очень понравилась. Перед выходом из дома он стал каждый раз тщательно причесываться и «налачиваться», выпросил у матери модные ботинки, но к объекту своей любви подойти никак не решался. Тем временем девчонка влюбилась в здоровенного парня, учившегося в их же классе. Каждый вечер их видели, прогуливающихся за ручку около школы.

Видел их и Димка, и это причиняло ему неимоверные страдания. Ему казалось, что Лена предназначена только для него и такой любви в его жизни больше никогда не будет. Тут уж, конечно, стало не до учебы, и он скатился на тройки. Лишь несколько учителей по старой привычке ставили ему четверки или пытались дотянуть до пятерки.

Каждый день он приходил из школы, садился перед телевизором и думал о том, что уже все его одноклассники ходят на дискотеки, сидят во дворах с гитарами, а у некоторых есть свои девчонки. Димке, естественно, тоже хотелось всего этого, но он, боясь отказа, не решался попроситься в их компанию. Ведь несмотря на то, что ребята перестали его доводить, отношения все же оставались довольно прохладными. Выхода из этого положения он не видел. Ему казалось, что всю свою жизнь он так и просидит в четырех стенах и никто никогда его не полюбит. Дима стал подумывать о самоубийстве, представляя себе, как все переполошатся, узнав о его смерти.

Тем временем его возлюбленная разругалась со своим парнем, после чего тот стал всем рассказывать о том, какая она набитая дура и как надоела ему со своей любовью. Ленка все чаще и чаще стала прогуливать, на уроках сидела, уставившись в одну точку, и делала вид, что не замечает бывшего ухажера.

Ее печальный вид придал Димке решимости, и, пару раз потренировавшись перед зеркалом, он подошел к ней и выпалил отрепетированную фразу: «Лен, чего грустишь? Пойдем сегодня на дискотеку?» Ленка вылупила глаза и почти крикнула: «С тобой?» Смутившийся Димка кивнул. У Ленки начался приступ смеха, и тут из-за угла неожиданно вышел ее «бывший»: «Ты чего, парень, спятил? Какая же девка с тобой пойдет? Иди ко мне, Ленок, я по тебе соскучился». Ленка чуть не запрыгала от радости, схватила его под руку и ушла.

А Дима, сгорая от стыда, поплелся домой. Увидев перед собой четырнадцатиэтажное здание, он решительно направился к нему. Доехав на лифте до последнего этажа, он открыл окно и шагнул в пустоту. Его дикий крик переполошил старушек, сидевших около подъезда. Когда они подошли к лежащему на земле парню, его лицо было в крови, пульс не прощупывался. Приехавшие через полчаса врачи констатировали смерть и увезли тело в морг.

Прошло несколько дней, и старушки забыли об этом происшествии. Димкины одноклассники тоже, немного погрустив, возобновили походы на дискотеку. И лишь его мать до сих пор не спит по ночам, а когда на улице случайно сталкивается с Ленкой или ее бывшим дружком, еле сдерживается, чтобы не заплакать. Да и они при встречах с ней всегда опускают глаза и стараются побыстрей прошмыгнуть мимо.

Может быть, потому, что в жизни очень часто хочется что-то исправить, когда сделать это слишком поздно.

Алла ТУЧКОВА

«Иногда мне не верится, что все, что произошо со мной тогда, полтора года назад, было реальностью. Это был сон… Прекрасный, удивительный сон мечтательной девочки, который я буду помнить всю свою жизнь.

Я увидела его впервые в лагере, на областной сессии школьников-математиков. Я была почти самой младшей из тех, кто там был, всего лишь восьмиклассницей, а Он был в десятом. Его знали все, на Него заглядывались девчонки, Он был популярен. Кто бы мог тогда подумать, что через полгода мы будем вместе! Я бы первая не поверила и рассмеялась, если бы кто-то сказал мне об этом.

Через неделю мы разъехались, я о Нем даже и не думала, только изредка мне рассказывали о Нем различные истории (абсолютно неожиданно для меня оказалось, что Он из того же городка, что и я). Так, спокойно и обыденно, прошла осень и зима.

На сессию я смогла приехать только весной. Она длилась всего три дня и две ночи, они остались в моей памяти как бешеная карусель: его лицо, его глаза, его смех. Он был со мною рядом — нежно и ненавязчиво. Наши имена так забавно рифмовались: Оля — Коля. За нашей спиной все понимающе переглядывались, лишь для нас двоих все оставалось загадкой. В последний вечер он организовал дискотеку. Все танцевали и веселились. Звучала медленная музыка, я отошла к окну и оглянулась: Коля направлялся ко мне, но в этот миг другой возник передо мной и пригласил на танец. Я не решилась отказать, но чувствовала себя виноватой, так как видела расстроенное Колино лицо. После танца я подошла к Нему и попросила следующий медленный танец включить через пару других мелодий. Он согласился и сделал все, как я просила. Тут уж Он не упустил своей возможности и пригласил меня. Последний медленный танец был объявлен белым. После некоторого колебания я пригласила Его. Теперь мне кажется, что именно в этот момент все и решилось.

Мы проговорили с Ним всю последнюю ночь, заснув лишь под утро, чем окончательно укрепили возникшие у окружающих подозрения.

Когда сессия закончилась и мы разъезжались, я попросила Его: «Позвони!» Попросить-то попросила, а номер дать забыла и несколько дней, пока Он искал его, нервничала страшно. Когда я наконец-то услышала Его голос в трубке, то чуть не заплакала от радости. Потом были свидания, прогулки, радостные встречи, горькие расставания. Эти дни я помню как сплошное счастье.

В конце апреля, когда начинали зеленеть деревья, мы гуляли в парке. Он был каким-то странным. Мне было пора возвращаться домой, мы стояли на лестнице около моей квартиры и держались за руки. Тогда Он прошептал: «Я так хочу тебя обнять». Я ответила: «Обними!» Он положил руки мне на талию, и тут словно сработал какой-то магнит. Мы прижались друг к другу. Только через несколько секунд я смогла поднять лицо от его плеча и посмотреть на него, я не видела ничего вокруг себя, кроме Его глаз. Словно завороженные, мы сблизили наши губы… Это был мой первый поцелуй… Я так отчетливо все помню, словно это было сегодня.

А потом… Спустя счастливый месяц май все так нелепо закончилось. Что же случилось? Я до сих пор не могу понять. Я натолкнулась на холодное непонимание своих родителей, стремящихся во что бы то ни стало удержать свое дитя. Это было так дико и странно для меня. Каюсь, я не выдержала этой блокады. А летом мы снова встретились. Он ненавидел меня, говорил жестокие вещи при всех, безадресно, но я понимала, кому они предназначались! Во мне поднялась горькая обида, я попыталась забыть Его с другими, но это была глупая и бесполезная затея. Мне было так плохо! Меня мучили воспоминания и Его горькие слова, брошенные точно в цель. Я попросила у Него прощения в Рождество, в Его день рожденья, написав ему грустное письмо. Когда я его вновь увидела весной, я поняла, что его ненависть прошла. Вот тогда бы мне и поговорить с ним, но я испугалась. Я ненавижу себя за это! Мы снова расстались. С тех пор я видела его несколько раз мельком, мы здоровались и снова расходились, а я еще больше мучилась.

Я одна уже почти полтора года. Я не сумела забыть Его с другими. Снова и снова возвращаясь в парк, где мы бродили, забыв обо всем, я вспоминаю Его губы, глаза, слова. Вот Он придумывает мне ласковое прозвище. А вот шепчет, немного смущаясь: «Что бы ни случилось, знай, у тебя есть я». Я Его люблю! Поймите! Я все еще Его люблю! У меня нет сил даже плакать. Дождь и снег стали моими друзьями и советчиками.

Оля».

«Когда ей исполнилось четырнадцать, ему уже было восемнадцать. Они учились в одной школе, но знакомы не были. Ее день рождения приходился на середину лета, и праздновала она его на даче. Собиралась куча сверстников и в шесть утра (вот уже пять лет подряд) кричала под окнами маленького домика: «Вставай, Сашок, пеки пирожок!» В тот день этот крик разбудил его. Он приехал к своей девушке на выходные. Проснись он в дурном настроении или не поругайся он со своей подружкой за то, что она его Онегиным дразнит, ни за что бы Женя не поинтересовался, что за веселье на другом конце улицы. А он не только высунулся из окна, но и решил поближе рассмотреть происходящее и увидеть, чем дело кончится. А развязка была всегда одинаковой. Сашка-соня просыпалась только в тот критический момент, когда соседи были готовы спустить любую домашнюю живность на шумную компанию. Проснувшись, Саша отпирала калитку, в которую, как в воронку вода, устремлялись ее друзья с подарками и охапками цветов, и до вечера калитка больше не открывалась.

Поэтому Жене, благо у него было настроение побезобразничать, пришлось перелезть через забор. У Сашки был общительный, бурный характер, Женя был авантюристом и немножечко хулиганом, в разумных пределах, конечно. Вот почему, когда его неожиданно обнаружили в кустах крыжовника, веселье ничуть не уменьшилось. Наоборот. Завертелись разные идеи поиграть в прятки, казаки-разбойники…

То, что день закончился, обнаружили, когда от пирогов не осталось даже крошек, а звезды на небе горели в полную силу. Женя стал сокрушаться, что пришел без приглашения (поскольку он рассуждал вслух, то Сашка не преминула заметить, что его вытащили из кустов, значит, позвали), никого не предупредил, что уходит, и пропал на весь день. Тут Сашка справедливо возразила, что он уже совершеннолетний и не обязан отчитываться перед родителями. Но он не у родителей гостит, а у подруги. «Ах, у подруги!» — «Ну, у подруги друга, дальней знакомой, надо было уехать из города, вот она и приютила». — «Враки, небось». — «Ничего не враки!» — «Хочешь, познакомлю?» — «Да нет, ты что, я тебе верю…»

Тут они заметили, что гости давно уже разошлись, калитка распахнута, на улице заметно посвежело. Можно и простудиться. Хотя если подумать, то быстрая ходьба — выход; к тому же полночь еще не настала, а в день рождения Сашке позволяют задерживаться сколь угодно долго. Да и не так уж прохладно на улице, если идти близко-близко друг к другу. А если обняться, так совсем тепло. Как все-таки быстро проходят хорошие дни, но завтра будет новый, может быть, лучше сегодняшнего?

Назавтра, однако, было облачно, и никто купаться не пошел, Сашку в кои-то веки отругали, а Жене его девушка закатила скандал, когда узнала, что она теперь «бывшая девушка». Женя ведь был максималистом похлеще Сашки: не люблю и знать не хочу, не звони и писем не пиши. Собрал рюкзак и отправился искать, где можно снять комнату хотя бы на неделю. А «бывшая девушка», которую звали Света, полдня проревела, а во второй половине дня решила разыскать Женю. Это было несложно. Света нашла дом и вычислила окно (одно из трех, выходящих на улицу).

Моросил гаденький дождик, в комнате Женя с Сашкой сидели на диванчике под пледом и читали книжку с анекдотами, то и дело хохоча. А за окном мерзла и злилась Света. Она чуть не плакала оттого, что соперницей оказалась шустрая и не шибко красивая девчонка, которую она, Света, всегда недолюбливала и при любой возможности задевала.

Конечно, Сашка не знал о том, сколько усилий приложила Света, чтобы Женя обратил на нее внимание, и о том, как Света его любила. Глупо не глупо, но ревность и злость изводили так, что хотелось разбить стекло и убить обоих: себя и Сашку. Убить Женю Света даже и помыслить не могла — любила. Но дождь усиливался, стекло мутнело, трупов не наблюдалось. Обидно, конечно, уйти ни с чем, да делать нечего, не простужаться же теперь?! Примерно через час ушла из гостей и Сашка, насмеявшаяся вдоволь и счастливая. Они с Женей обменялись телефонами, но не это казалось ей главным. Главное было то, что он ее любит, а ведь это первый ее роман! Дождика для Сашки не существовало, бабушкиных упреков она даже не услышала; не заметила, что съела на ужин и что читала перед сном.

На неделю житья Жене денег, конечно, не хватило. Хватило только до вторника плюс на дорогу домой. Расставаясь, Сашка обещала позвонить, как только приедет в город. И с того вторника она капала на мозги родным, так что пришлось им вернуться домой с дачи на две недели раньше обычного. Жене она сразу не дозвонилась, только на следующий день вечером трубку снял кто-то и голосом, ужасно похожим на Светин, промямлил, что Женя в доме отдыха, но если это звонит Саша, то огромный ей привет и обещание перезвонить, как только приедет.

Вот, собственно говоря, и все, что я помню об этой истории любви. Хороший или плохой был у нее конец, я не знаю. Зато наверняка знаю, что любовь была настоящая, сильная.

Аня».